Возвращение домой

Моя ссылка сократилась на два месяца поскольку 20 дней перед ссылкой я провел на этапе в тюрьмах и это засчитывалось как день за три. Опять Хабаровск, гостиница и первое препятствие в гражданской жизни. Время отпусков и очень многие на Дальнем Востоке хотели слетать на «большую землю» либо на отдых, либо к родным, однако авиарейсы не прибавлялись. Всего один ежедневный прямой рейс в Ленинград и два в Москву. Билеты на самолет проданы до осени – никто не хотел терять неделю в поезде. Что делать? Внутренний голос подсказал мне, что надо идти к начальнику авиаотряда. Так я и сделал. Оказалось, это не очень сложно и начальник авиаотряда меня принял сразу. За письменным столом сидел внушительный мужчина в летной форме с погонами, ранга генерал-лейтенанта армии. «Какой у вас вопрос?» – вежливо поинтересовался генерал. Пришлось коротко рассказать историю своих злоключений с понятным выводом – шесть лет я не был дома и каждый день тут для меня большая потеря. На удивление генерал выслушал меня весьма благосклонно и задал лишь один вопрос: «Вы что, и Брежнева критиковали?». «А как же, – улыбнулся я и откровенно ответил, не зная – хорошо это или плохо, – без него никак и рукопись получилась бы ущербной, я там называл его «гениальный генеральный». Генерал весело хихикнул: «Хорошо, приходите завтра за полчаса до окончания посадки в самолет, я вас отправлю этим рейсом». Он встал и подал мне руку на прощание. Выходя из его кабинета мне не верилось, что проблема так просто решилась.

Назавтра я пришел в аэропорт со своей одной сумкой даже раньше, сдавать в багаж было нечего. У стойки регистрации скопилась толпа, ожидавшая окончания регистрации и объявления снятия брони. На каждом таком рейсе имелась бронь обкома партии и КГБ, однако лишь два места и за этими местами тоже охотились. Там даже имелся список из нескольких десятков человек в очереди, которой хватило бы на месяц. Стоя в сторонке, я наблюдал ажиотаж вокруг стойки регистрации и накалявшуюся атмосферу. Буквально минут за 5 до окончания регистрации к стойке подошел начальник отряда, помахав мне рукой, он наклонился к уху работника вокзала и что-то ей сказал, показывая в мою сторону. После чего он подошел ко мне и, поздоровавшись за руку со словами «счастливого полета», пошел на выход. Молодая женщина, сотрудница аэропорта позвала меня к стойке и попросила документ, объявив всем: «На сегодня мест больше нет». Толпа взорвалась, словно в бочку с порохом бросили спичку: «Кто он такой?! Это безобразие!!! Мы жаловаться будем!!!». Сотрудница аэровокзала безмятежно парировала: «Жалуйтесь куда хотите, это распоряжение командира авиаотряда, и я выполняю». Она выдала мне посадочный билет в Ленинград, где не стояла дата вылета. Вторым счастливчиком оказался какой-то подполковник – танкист. Когда мы шли в самолет, подполковник вежливо поинтересовался: «У меня дела по службе, у вас, очевидно, тоже?». «Почти, – решил свалять я дурака, – четыре года мне пришлось работать в Японии в разведке, давно дома не был». Подполковник посмотрел на меня удивленно и с восторгом: «Тогда понятно, вам не могли отказать».

Soviet long-haul liner IL 62, 1987
Советский лайнер ИЛ-62, 1987

Самолет ИЛ-62 летел в Ленинград без посадки восемь часов, время словно остановилось, хотелось преодолеть расстояние быстрее. Мы летели с Востока, и время перемещалось одновременно с нами. В Ленинград самолет прилетел вовремя и как только мы приземлились, вспомнился тот осенний день шесть лет назад, когда на этом самом поле меня встречали прямо у двери самолета двое чекистов и черная Волга ждала у трапа. На этот раз меня никто не встречал, родителям и Ирине я не успел сообщить. Вот и все! Опять дома. Время жизни сделало свою непредвиденную спираль и теперь надо было наверстывать упущенное. Выйдя из здания аэровокзала, можно было взять такси и поехать сразу домой, но я не торопился и вместо этого направился в ту часть Пулково, где располагался отдел интуриста и где мне приходилось ранее побывать. Там продавалось все как за рубли, которых у меня хватало, так и за валюту. В кафе и баре сидело несколько человек и слышалась речь на нескольких языках. Взяв кофе, я устроился за соседний столик с какой-то парой, которая говорила на английском. Почти все, о чем они говорили, я понимал. Речь шла о новой политике в стране и Горбачеве. Мне почему-то показалось, что скоро я окажусь на их месте и буду также пить кофе с коньяком перед отлетом куда-то далеко и подальше отсюда. С этими мыслями я вышел из аэропорта, сел в такси и через полчаса входил в подъезд своего дома на Петроградской стороне.

Родители меня ждали, но не знали когда, и мое неожиданное появление стало для них радостным сюрпризом. Мы отметили мое возвращение и главный вопрос теперь был – что дальше? Жить и работать в Ленинграде мне не дадут, в этом мы мало сомневались, значит, придется уезжать. Когда родители показали всю огромную пачку писем, полученных из стран Западной Европы, я был удивлен, поскольку ни одно письмо с Запада до меня в Аяне не доходило. Перед отъездом из Аяна, когда последний раз я звонил домой, работница почты мне доверительно сказала: «Вам пришло, наверное, больше двухсот писем с Запада, но мы все их отдавали в отдел КГБ». Назавтра я поехал к своей жене, жившей теперь в своей квартире вместе с мамой, которая уезжала в деревню на все лето. Там мы тоже обсудили – что делать дальше? Первое, мне требовалось получить паспорт, второе, – объехать всех своих новых друзей, с кем сидел в зоне, а это – Москва, Таллин, Рига, Вильнюс, Киев, Львов, Тбилиси, третье, – что-то подготовить к международной книжной выставке-ярмарке в Москве, которая должна состояться в начале сентября. Написать книгу к тому времени или восстановить по памяти конфискованную 6 лет назад рукопись не представлялось возможным. Через неделю у меня состоялся разговор с начальником Главка УВД Ленинграда – генералом милиции. Тот покачал головой и уведомил меня: «Прописать мы вас не можем ни к родителям, ни к жене, а это значит – работать в Ленинграде вы тоже не сможете. Вы можете жить не ближе 100 км от Ленинграда, это по закону. Вы не реабилитированы, а значит судимость не погашена. Вы можете обратиться, сами знаете куда и, думаю, вам там не откажут». «А если я не обращусь?» – понимая, о чем идет речь, у меня не возникало никакого желания идти в Управление КГБ, которое упрятало меня на 6 лет в зону и ссылку вопреки закону. «Тогда не знаю, – генералу явно не хотелось говорить на эту тему, – тогда уезжайте». «Куда?» – поинтересовался я. «На все четыре стороны!» – буркнул генерал. «То есть?» – уточнил я. «У вас несколько приглашений из стран Западной Европы», – пояснил генерал. «Но я их не видел!» – недоуменно возразил я. «А вам не надо их видеть, – начал нервничать генерал, – заполняйте анкету на выезд, и мы ее очень быстро оформим».

Приглашение американских издателей на встречу с советскими писателями в ресторане Прага
Приглашение американских издателей на встречу с советскими писателями в ресторане Прага

Все лето прошло в разъездах, а в начале сентября, как и 6 лет назад я опять садился в Красную стрелу, но уже в СВ вагон, чтобы доехать до Москвы и посетить книжную выставку, где намеревался встретить тех издателей, с которыми познакомился 6 лет назад. Со мной в 2-х местном купе ехал какой-то солидный мужичек, с которым разговора не состоялось по причине моего нежелания, и я сразу лег спать. Думаю, на это раз ехал обычный командировочный, но не чекист. На книжной выставке мне посчастливилось найти только Александра Хоффмана – вице-президента одного из крупнейших издательств Америки – Даблдэй. Хоффман вспомнил меня и очень удивился моему рассказу о произошедшем 6 лет назад и последствиях. Недолго думая, он пригласил меня на встречу американских издателей с советскими писателями в ресторане Прага, после чего мы обменялись адресами и договорились, что если я эмигрирую в Соединенные Штаты, то он будет рад видеть меня у него дома. Вся осень прошла в бесконечных встречах с дипломатами и журналистами. Мне выдали выездную израильскую визу, однако пункт назначения значился не Тель-Авив, а Лондон, откуда пришло приглашение от Международной Амнистии. Британский МИД поставили мне въездную визу в мой волчий билет и теперь оставалось лишь собраться с мыслями, вещами и договориться с друзьями в Англии о времени приезда. Наконец, все решилось и дома на столе лежал билет на самолет 19 марта 1988 года в Лондон. Ирина решила остаться с мамой, но это ничего не меняло и мне разрешили покинуть страну без развода с ней.